Про обитель Знаменскую Гороховецкую

онастыри на Руси бывают разные: красивые, духовные, обустроенные, ухоженные, многолюдные, облагороженные, благочестивые, воинственные, деятельные, старинные, благолепные, странноприимные, светоносные, трудные, молчаливые, мощные, приветливые, спокойные — всякие-разные бывают монастыри. Некоторые вбирают в себя все эти качества, а некоторые возьмут в себя одно-два. Целое множество у ас Богородичных монастырей, Троицких, Преображенских, Никольских, Борисоглебских, но нет на Руси ни одной святой обители, которая была бы похожа на какую-нибудь другую.

руппа паломническая наша колесит по просторам Руси нашей необъятной уже без малого 16 лет. Ездили тогда все, кто имел хоть немного свободного времени и горел желанием вырваться из плена суеты мирской, посмотреть на землю Русскую и увидеть своими глазами, какова она — жизнь духовная, что же она из себя представляет. Много обителей к тому моменту стало открываться, и было очень важным тогда увидеть их в период самого первого становления, когда ни людей, ни денег, ни сил нет в наличии, когда живет маленькая общинка монахов в старенькой бытовке и своими скудными силами с упованием на Бога пытается преодолеть последствия семи десятков лет тотальной разрухи — и житейской, и уж тем более духовной. Сил нет, спина на разгибается, ноги не держат, но такая в тот момент изливается благодать Божия, что большего душа человеческая и желать не может.

ыйдет встретить группу старенькая инокиня: старые залатанные валеночки, скуфейка потертая, бушлат грязный-прегрязный, но глаза светятся, и радости преисполнены неизреченной. Не понимаешь поначалу: что же это происходит? Приехал из теплой и комфортной столицы, вокруг грязно, сыро, промозгло, небо тучами серыми завернуто, навозом несет за три версты, петух последнюю песенку допевает, дождик ливанет того и гляди... А уезжать не хочется. Храм сырой, не натопленный, с окнами полиэтиленом задраенными, с тусклой лампочкой вместо паникадила, иконостас из фанеры наспех сколоченный, пол земляной... А уезжать не хочется. Подадут тебе на трапезу тарелку каши гречневой, маслом заправленной, да стакан кипятку — и сыт, и вкусно даже. И не из жадности они так сделают — сами даже хуже питаются, а нам лучшее отдают. На дорогу гостинцу вынесут — чем богаты... Сейчас такое уже мало где увидишь...

отя вот одна обитель есть, где до сих пор встречают всех с радостью и любовью. Обитель древняя — с шестнадцатого века. Обитель красивая и благолепная — но не внешней, а внутренней красотой исполненная. Обитель деятельная: попробуй не потрудись — тут же ноги протянешь. Обитель молчаливая: как по реке лед пойдет — хочешь — не хочешь, а месяц в затворе посидишь. Обитель приветливая — здесь тебе всегда рады. Обитель воинственная: воевать приходится со всем злом мирским, и с невзгодами житейскими, и с немощами человеческими, и с кабанами дикими, которые на грядки монастырские по картошку ходить повадились. Выходит насельница с хворостиночкой тоненькой — и на тебе — гнать все это стадо свинячье окаянное.

лагодать свою Господь изливает, но передышек не дает. То куры падут, то колодец пересохнет. Как-то приехали умельцы из Нижнего Новгорода, и бурить скважину начали. Обещали воду чистую, артезианскую. Денег взяли — уйму. Но воды так и не дождались — больше того, вся вода, что была — улетучилась. С матушкой-настоятельницей чуть обморок не случился. Чем грядки поливать? Чем поить скотину? Чем стирать? Как жить? Пришлось матушкам-насельницам на себе носить воду за два километра. Ноги не идут, спина не разгибается, шатает из стороны в сторону, но вот вам и молитва Иисусова. И матушка-игумения не расслабляется: встанет перед образами, прочитает сорок раз псалом девяностый — и Господь и сил, и подмогу даст.

ак-то раз под Рождество остались они без электричества. Сгорел у них трансформатор. Старенький был, но функции свои худо-бедно выполнял. Что делать? Как быть? Новый стоит денег огроменных, нет у монастыря таких. Выручил один мужик: на каком-то предприятии разрушенном находился такой же, работающий, но никому не нужный. Он его выкупил за небольшую сумму, привез на противоположный берег. Но на реке лед стоит, и довольно тонкий, а трансформатор несколько тонн весит. Как перевезти махину такую? Выручили военные: погрузили его на свой «Урал» и везли его пятьдесят верст по кочкам и болотам. В те часы все насельницы в храме стояли на коленочках, и акафист читали Николаю Чудотворцу — лишь бы не утонули ребята в трясинах нехоженых. Настоящим спасителем оказался тот мужик, Богом посланный, но и искушений после того претерпел он немало. Если бы украл тот трансформатор, да пропил, ничего бы с ним не было. А когда узнали, для кого трансформатор предназначен, то даже поначалу под суд его хотели отдать, уголовное дело завести, в тюрьму посадить. Слава Богу, жив-здоров остался, и на свободе.

от и я однажды своей персоной неприятностей матушке и насельницам доставил. Бывал у них несколько раз, но всё больше проездом. Ни с кем знакомств не имел, да и меня там никто не знал. Решил к ним съездить, побыть пару деньков. Было это 27 декабря 2008 года, перед самыми праздниками. Дозвонился до старшей сестры, предупредил о своем приезде, а потом счастливый и довольный завалился спать. Утром, в 7 часов, когда я видел свой предпоследний сон, затрещал телефон. Пока я спросонья тянулся к трубке, вызов прекратился. В следующий раз телефон дал о себе знать, когда я проезжал город Петушки. Оказалось, что по реке, через которую надо переправляться, идет лед, и мне бы дома лучше остаться, да вот по моему дурному разумению понесло меня в Гороховец.

«Лед идет! Подумаешь!»

огда же прибыл я на место, и масштаб бедствия оценил, стало страшновато. Льдины махровые, метровой ширины. А течение — такое, что и бегом не догонишь. А на другом берегу мужики-трудники уже идут лодку готовить, чтобы персону мою нескромную переправить. «А что делать? Ведь он из Москвы такой путь проделал! Как же мы его, не помолившись, да не покормивши, домой назад выгоним?» Мужики, значит, лодки готовят, а все насельницы опять на коленочках стоят и акафист читают — лишь бы детинушку несмышленого льдиной на переправе не придавило. Стыдно мне стало, поехал восвояси. Думал, что путь мне туда заказан — совесть мучает, и всё тут. Но потом, через два года, приехал я снова в Гороховец вместе с нашей группой, поклонился в пояс матушке Раисе и говорю:

- Вы меня простите. Виноват я перед всеми вами...
- Лёша, ты что ли?.... - проговорила матушка-игумения, а потом хвать меня в обнимку и прижала к себе, сильно-сильно.

тех пор я там бываю регулярно, хоть и не так часто, как хотелось бы. Послушания могу выполнять: могу воду таскать, могу помои выливать, могу грядки копать, могу молоток держать, могу картошку чистить. Приехал я однажды туда с одним хорошим человеком — посадили нас на послушание — чистить картошку. И мы вдвоем чистили, с большим удовольствием. Единственное, что нас смущало — то, что помимо нас трудилось ещё пять насельниц: одна тазик принесет, вторая за ножами сходит, третья по воду пойдет, четвертая беседой займет, чтобы скучно не было, пятая немного погодя правило вечернее для всех читать будет, чтобы время даром не пропадало. Всё - для нас, гостей дорогих.

риедешь туда как гость — примут как архиерея. Если останешься потрудиться — изволь трудиться: правила и устав созданы для всех. Но любые сложности, любые строгости тамошнего устава покрывает христианская любовь, а ведь это — самое главное. Пока беседуешь с матушкой-настоятельницей, она множество вещей расскажет простых, бытовых — казалось бы, к монастырю и монастырской жизни дело не имеющих, но между делом приведет пример, или словцо вставит какое-нибудь, которое сначала и не воспримешь, но потом вспомнишь в какой-нибудь жизненной ситуации — и оно тебе — ой, как поможет... Сложно матушке Раисе вести борьбу эту нелегкую, всё она через свое сердце пропускает. Сердце у нее большое, и все мы в нем умещаемся. Хотя годы идут... здоровье подводит...

ли вот ещё случай был. Приехал как-то служить в монастырь один почтенный протоиерей, в летах уже. Храм собрался полон народу, был один из больших праздников. И вот он читает сугубую ектению: «...еще молимся о здравии настоятельницы обители всечестной игумении матушке России...». Не «Раисы», а «России». Оговорился, но не заметил. Прихожане с насельницами посмеялись чуть-чуть, но тут дело — серьезное, святое. Перекрестились и попросили у Господа и здравия матушке-настоятельнице, и заодно, лишний раз, благоденствия для Отечества нашего. Потом через полгода сюда приехал совершать службу один молодой, недавно рукоположенный священник. И вот снова, во время сугубой ектении, он произносит: «...еще молимся о здравии настоятельницы обители всечестной игумении матушке России...» Сказал — и опять не заметил.

олиться за матушку и за всех сестер заставляет «шкурный» интерес. Потому что рядом с ними хорошо. А хорошо потому, что матушка любит всех без исключения, а настоящая материнская любовь передается всем чадам. Хорошо потому, что несмотря на все хвори и немощи, рядом с матушкой невозможно сидеть без дела. Хорошо потому, что несет навозом за три версты, а куры галдят, и не знаешь, куда деться от всего этого. Потому что разверзлись хляби небесные, дождик сверху накрапывает, а вокруг царят слякоть и грязь непролазная — ядреная, целыми кусками налипающая на обувь. Потому что стройка царит, которая никак не закончится, куча материалов валяется под ногами и мусора строительного. Потому что работы невпроворот, огород копать, поливать надо, а воды нету, колодец пересох. Потому что трансформатор новопривезенный вот-вот издохнет, а новый покупать не на что. Потому что трапезная слишком мала оказалась, и всех гостей и паломников за стол посадить не получается. Потому что жизнь здесь — сплошное послушание... а уезжать — не хочется.

Снег, солнце, чай и упрямство человеческое

риехал я однажды на дачу в апреле-месяце. Солнышко светило уже ярко, пригревало сверху весело, беззаботно. Чувствовалось, наконец, что весна пришла. Приехал-то ненадолго, снег с крыши сбросить, ибо терраска наша маленькая крышу пологую имеет, а потому вода там скапливается и очень часто внутрь протекает. «Уеду,» - думаю, « на рейсовом, что в двенадцать часов уходит. Там и к электричке поспею». Но не тут-то было. Снегу было много, а топать километра четыре пришлось. Вспотел. Решил я, значит, недостаток жидкости в организме восполнить и чаю попить. Включаю электричество, а нету его, кончилось. Открываю крантик у баллона газового – и тут неудача, замёрз редуктор, не идет газ. Что делать? Решил самовар вскипятить. А чтобы собрать его, надо пять дверей открыть, ибо по старой привычке мы на зиму всю утварь свою разбирали и прятали. Повозился изрядно, ибо замки замёрзли, но четыре двери я всё-таки открыл. Весь почти собрал самовар, остался только маленький крантик. Где искать крантик? В душе. И вот тут началось самое интересное. Душевой замок не хотел открываться ни в какую. Ни пытками, ни уговорами. Пока возился я, ушёл двенадцатичасовой рейсовый. «Ладно, » - думаю, «уеду в два часа». Времени ещё прошло изрядно, но замок оказался неприступен. Тогда мне пришла в голову идея такая: залезть по стремянке и пробраться в душ через открытое вентиляционное окно. Где стремянка? Известно, где: за сараем лежит. Но раз лежит, значит её снегом замело. Делать нечего: полез в сарай за лопатой, стал откапывать стремянку. Угорел – не то слово. Пить хотелось всё сильнее и сильнее. «Умру, но чаю выпью!!!». Откопал стремянку. Летом она – лёгкая, килограммов десять от силы весит. Но зимой на ней оказалось столько наледи, что я рухнул под ней и провалился спиной в метровый сугроб, ею придавленный. Сколько времени прошло, пока я выбирался из-под стремянки, пока дотащил её до места, не помню. Помню только, что двухчасовой автобус к тому моменту уже благополучно ушёл. И вот тут уже стало страшно: если к половине шестого не поспеешь, придётся здесь ночевать... С превеликим трудом забрался я в душ и открыл дверь неприступную, нашёл крантик этот несчастный, собрал самовар. Воды нужно было семь литров, а в наличии было только пять (остальная замёрзла). Пришлось брать топор и рубить лёд. Сколько ушло времени на то, чтобы это всё вскипело, я уже не помню. Помню только то, что выдул я семь литров почти полностью, а потом опрометью мчался на последний рейсовый автобус. Снег с крыши, естественно, не сбросил.